Глава 19
Агония
(перевод chagina, редактор Avesscita)

Боль ставила меня в тупик.
Именно так – я была сбита с толку. Я не могла понять, не могла осознать то, что происходит со мной.
Я старалась блокировать боль, но все больше и больше проваливалась в темноту, которая секундами, а может даже минутами заставляла меня биться в агониях. Становилось все труднее и труднее оставаться на связи с реальностью.
Я старалась разделить их. Реальности.
Нереальность была черной и не причиняла мне слишком сильную боль.
Реальность была ярко-красной, и казалось, будто меня разрезали пополам. Будто меня переехал автобус, будто меня избили, будто меня топтало стадо быков, будто меня топили в кислоте. И все одновременно.
Реальность заставяла мое тело извиваться и корчиться от боли.
Реальность знала, что есть что-то более важное, чем мои муки, но не позволяла вспомнить, что именно это было.
Реальность неслась так быстро.
В какой-то момент все встало на свои места. Я была окружена людьми, которых я любила. Улыбки. И как бы все плохо не выглядело бы, я была намерена получить все, за что я боролась раньше.
И затем, одна маленькая, казалось бы незначительная, вещь пошла не так.
Я увидела, как чашка, что я держала в своих руках, опрокинулась, и темно-красное кровавое пятно разлилось на бледной ткани. Я наклонилась посмотреть на это и поняла, что теряю равновесие. Быстрые сильные руки подхватили меня.
Внутри меня будто что-то дернуло со всей силы.
Боль. Ломка. Агония.
Темнота поглотила меня и накатила новой волной невымосимой боли. Я задыхалась, захлебываясь в чем-то – мне приходилось тонуть раньше, и это было совсем непохоже на то. Горло словно обжигало огнем. Слишком сильно.
Меня словно раздирали на куски
Темнота еще больше поглотила меня.
Голоса, все происходящие, крики, боль.
- Должно быть плацента отделилась!
Слова полоснули меня словно острые лезвия, и дали начало новому приступу. Отделенная плацента – я знала, что это значило. Это значило, что мой ребенок погибает внутри меня!
-Вытащите его! - кричала я Эдварду. Почему он не сделал этого до сих пор?! – Он не может дышать! Сделай это! Сейчас же!
-Морфий!
Он хочет ждать, пока на меня подействуют болеутоляющее, позволяя нашему ребенку умереть??!!
-Нет, сейчас... – я захлебнулась и не смогла договорить фразу.
Комната поплыла перед глазами и я ощутила новый приступ боли исходящий из моего живота. Я старалась бороться – защитить своего ребенка, своего маленького Эдварда-Джейкоба, но я была слишком слаба. Мои легкие болели, и кислород в них словно испарился.
Боль была такой, что у меня было чувство, будто я могу прикоснуться к ней. Мой ребенок, мой малыш умирает...
Сколько уже прошло? И секунд или минут? Боль ушла. Я была парализована и не чувствовала ничего. Я не могла ничего видеть, зато я могла слышать. В моих легких опять был воздух. Он перерывами проникал в мои дыхательные пути и затем вырывался наружу.
-Ты должна остаться со мной сейчас, Белла! Ты слышишь меня? Останься! Ты не должна покидать меня! Заставляй свое сердце биться!
Джейкоб? Джейкоб был здесь! Он старался спасти меня!
«Конечно!»-  хотела ответить ему я. Конечно, я заставлю свое сердце биться! Разве я не пообещала это им обоим?
Я старалась почувствовать свое сердце, найти его, но оно потерялось где-то во мне. Я не могла чувствовать то, что должна была, и ничто не шло как надо. Я моргнула и нашла свои глаза. Я увидела свет. Не то, что я искала, но все же лучше,чем ничего. Только мои глаза привыкли к свету, как я услышала, что Эдвард прошептал:
«Ренэсми»
Ренэсми?
Не мертвенно-бледный и прекрасный мальчик из моих снов? На какой-то момент я испытала шок. Но затем тепло наполнило мое тело.
Ренэсми.
Я заставила свои губы пошевелиться, пока слыбый поток воздуха на моих губах не превратился в шепот. И протянула свои слабые руки навстречу.
-Позволь мне.  Дай её мне.
Солнечные зайчики плясали вокруг, отражаясь от, мерцающих на свету, рук Эдварда. Они были с красным оттенком, с оттенком крови, покрывающей его руки. Еще больше красного было в его руках. Что-то маленькое, все в крови. Эдвард поднес ее ко мне, это выглядело так, будто я сама держала ее. Ее влажная кожа была горячей, обжигающе горячей, как у Джейкоба.
Наконец-то я смогла сфокусировать свой вгляд.
Ренэсми не плакала, но она дышала очень быстро и прерывисто. Ее глаза были открыты, она явно была шокирована, это было даже забавно. Маленькую головку покрывали  кровавые кудри. Ее глазки были легко узнаваемы, но изумительны – цвета молочного шоколада. Ее кожа была цвета слоновой кости. На ее щеках загорелся румянец.
Ее маленькое личико было таким идеальным, что это, пожалуй, ошеломило меня. Она была даже красивее, чем ее отец, Эдвард. Невероятно. Невозможно.
- Ренэсми... – прошептала я. – Такая... красивая!
На ее лице появилась широкая улыбка. За ее розовыми губками спрятался целый ряд белоснежных молочных зубов.
Она наклонила свою голову к моей груди, в поисках тепла. Ее кожа была шелковистой и теплой, но все же не такой, как моя.
И вдруг, опять боль – только одна вспышка боли. Я задыхалась.
И она ушла. Моего ангелочка не было рядом. Я не могла услышать или увидеть ее.
-Нет!- мне хотелось кричать. – Верни мне ее обратно!
Но моя слабость была слишком большой. Мои руки, казалось, были ватными. Я не могла ничего чувствовать. Ни рук, ни всю себя. Я не чувствовала себя.
Я провалилась во тьму, полностью, не так, как в прошлые разы. Будто мне завязали глаза, быстро и крепко. Будто на меня давило нечто. И было так сложно бороться. Я знала, что намного легче было поддаться. Позволить темноте поглотить меня и унести туда, где нет ни боли, ни страха, ни переживаний.
Если бы это все касалось только меня, то я давно бы перестала бороться. Я всего лишь человек, с обычными человеческими возможностями. Но я старалась справиться со сверхъестественной задачей, как сказал Джейкоб.
Это ведь касалось не только меня. Если я опущу руки и дам темноте поглотить меня, то это убьет их всех.
Эдвард, Эдвард! Наши жизни были единым целым. Погибнет один из нас – умрет другой. Если он погибнет, то я не собиралась жить дальше. Если умру я, то он тоже не собирался жить дальше, также как и я. Мир же без Эдварда был бы абсолютно серым. Эдвард должен жить.
Джейкоб – он говорил мне «прощай» уже сотни раз, но каждый раз возращался, как только я нуждалась в нем. Джейкоб, которому я и так причинила слишком много боли. Это было бы преступлением. Я не могла ранить его еще больше, в сотни раз больнее, чем раньше. Он оставался со мной вопреки всему. И единственное, что он просил у меня –остаться, не покидать его сейчас.
Но было так темно, я не могла видеть их лиц. Все казалось таким нереальным, что было слишком сложно сопротивляться.
Я еще старалась бороться с темнотой, поглощающей меня, больше рефлекторно, чем осознанно. Я уже была не в силах сбросить ее оковы с себя полностью, но я старалась, не дать ей  поглотить меня совсем. Я не была Атлантом (в древнегреческой мифологии - титан, держащий на своих плечах небесный свод в наказание за участие в борьбе титанов против олимпийских богов – прим. переводчика), а темнота казалась тяжелой, словно целая планета на моих плечах; я не могла больше держать ее. Все что я могла – старатся не быть раздавленой под ее тяжестью.
Отчасти, это был шаблон моей жизни – я никогда не была настолько сильной, чтобы справиться с чем-либо, что я не могла контролировать, сражаться с врагами или превзойти их. Уклоняться от боли. Всегда слаба и человечна. Я теряла то единственное, на что я когда-либо была способна. Я должна выдержать это испытание, я должна выжить.
И на этом хватит. Хватит на сегодня. Я буду держаться, пока не поспеет помощь.
Я знала, Эдвард сделает все, что будет в его силах. Он не сдастся. И я тоже не сдамся.
Я удерживала темноту небытия  из последних сил.
Но мне не хватало сил, темнота засасывала меня, поглощала, нужно было что-то,что могло придать мне силу.
Я не могла представить ни Эдварда, ни Элис или Розали, или Чарли, или Рэне, или Карлайла, или Эсме... Ничто не могло помочь. Это пугало. Неужели уже было слишком поздно?
Я чувствовала, что реальность почти ускользнула от меня, не за что было уцепиться.
НЕТ! Я должна была выжить! Эдвард верил в меня. Джейкоб. Чарли, Элис, Розали, Карлайл, Рене, Эсме...
Ренэсми.
И вдруг, несмотря на то, что я не могла что-либо слышать, я смогла почувствовать. Я представила, что могу чувствовать свои руки, а затем, что-то маленькое, тяжелое и очень-очень теплое в них.
Мой ребенок, мой маленький ангел.
Я должна была сделать это. Несмотря на все, я должна была жить, хотя бы до той поры, когда Ренэсми сможет жить без меня.
Иллюзия того, что я держала ее в своих руках становилась все реальнее. Я прижала ее ближе ко мне. К своему сердцу. И теперь, удерживая с сознании теплое воспоминание о своей дочери, я точно знала, что буду бороться с темнотой так долго, сколь это понадобится.
Тепло у моего сердца становилось все более и более реальней, все теплее и теплее. Жарче. Тепло было таким явным, что было сложно поверить в то, что это всего лишь иллюзия.
Жарче.
Уже невыносимо жарко. Слишком жарко. Слишком-слишком жарко.
Будто ухватившись за не тот конец бруска раскаленного железа – моя реакция была такой же, я выронила то, что так бережно держала в своих руках. Но ничего не было в моих руках, они не были обожжены. Мои руки бездвижно лежали вдоль моего, почти бездыханного, тела. Жар был внутри меня.
Пламя внутри меня росло – росло и росло, все росло и росло, пока не поглотило всю меня так, что обогнала все то, что я чувствовала когда-либо.
Я могла почувствовать свой бешенно возрастающий пульс, и поняла, что снова могу чувствовать биение своего сердца, как раз в тот момент, когда я хотела что бы его не было вообще.
Чтобы сорвать с себя оковы темноты, этой пытки, я готова была вырвать собственное сердце из груди, но я не могла пошевелить ни одним пальцем.
Джеймс, который сломал мою ногу, со все силы наступив на нее. Это было ничем, по сравнению с тем, что было сейчас. Это были еще цветочки. Я была готова принять на себя это хоть сотни переломов, и была бы благодарна.
Мой ребенок, ломающий мне кости изнутри, превращая мои ребра в кучу осколков. Это было ничем, по сравнению с тем, что было сейчас. Это тоже были еще цветочки. Я была готова принять на себя это хоть сотни раз, и была бы благодарна.
Пламя полыхало, сжигая меня изнутри, мне хотелось кричать. Хотелось умолять кого угодно, чтобы меня убили прямо сейчас, до того как я еще хоть секунду испытаю эту ужасную боль. Но я не могла пошевельнуться, ни капли, не могла сказать хоть что-то. Тем более, нечто большое и тяжелое до сих пор давило на меня.
И я поняла, что теперь не темнота давила на меня, а свое собственное тело. Такое тяжелое. Хоронило меня в огненном пламени, которое разлилось от моего сердца по всему телу.
Почему я не могла пошевелиться? Почему я не могла закричать? Этого не было в историях.
Мой разум был чист, я смогла получить ответ на свой вопрос, едва задав его.
Морфий.
Казалось, это было сто лет назад, мы обсуждали это – Эдвард, Карлайл и я. Карлайл надеялся, что достаточное количество обезболивающего поможет бороться с болью, которую приносил яд вампира.  Карлайл проделывал это с Эмметтом, но яд быстро поглотил все лекарство.
Я сохраняла свое лицо спокойным, и была благодарна, за то, что Эдвард не мог читать моих мыслей.
Потому что во мне были яд и морфий, потому что я знала правду, пусть и не было ни единого факта подтверждающего это.
Я и не предполагала, что морфий мог иметь такой, полностью парализующий, не позволяющий издать и звука, эффект.
Я знала все их истории. Знала, как Карлайл хранил молчание во время своего превращения, боясь быть обнаруженным. Знала, что по словам  Розали, крики не принесут ничего хорошего, никаких облегчений. И я знала, что каждый мой крик, сорвавшийся с моих губ,  ранит Эдварда.
Мое единственное желание на данный момент казалось мне глупой шуткой.
Если я не могла кричать, как бы я могла сказать им что так хочу смерти?
Единственное что я хотела – умереть, не существовать. Никогда не рождаться.
Позволь мне умереть, позволь мне умереть, позволь мне умереть.
И это было единственным, чего я желала. Самая малость для того, чтобы мои мучения прекратились и я умерла. Разве это так много? Казалось, мои мучения бесконечны, будто им не было начала, и никогда не будет конца. Просто бесконечная боль.
Случилось лишь одно, внезапно моя боль увеличилась вдвое. Та меньшая половина тела, что была полностью парализована морфием, внезапно тоже захватило пламя. Все зажившие переломы, будто возникли снова.
Бесконечное пламя свирепствовало внутри меня, словно ураган.

Это могло занять секунды или дни, недели или годы, но, в конце концов, время снова стало
что-то означать.
Три вещи произошли одновременно, исходя одна из другой, так что я не могла понять какая из них была первой: время возобновилось, действие морфия прекратилось и я почувствовала прилив сил.
Я могла почувствовать, как способность контролировать собственное тело возращалась ко мне. Я знала, что уже могла пошевелить пальцами ноги или сжать руки в кулаки, но я не стала этого делать.
До этого была лишь одна вещь, способность к которой я не потеряла, в то время, когда языки пламени лизали мое тело. Я могла думать.
Я помнила, почему я не кричала. Я помнила, почему я решила выдержать эти муки. Я могла помнить все вплоть до настоящего момента, и я помнила, что за цена была у всех этих мучений.
Для любого, кто сейчас наблюдал за мной, не было изменений, но они были для меня.
Я была достаточно сильна, чтобы врать о том, что уже могу двигаться, до тех пор, пока жизнь вконец не загорится во мне.
Мой слух востанавливался, я уже могла слышать отчетливые яростные удары моего сердца, будто отсчитывающие время.
Я могла считать вздохи, слыша каждый из них.
Я могла услышать каждый вздох тех, кто находился вокруг меня. Они были медленнее, так что, я попыталась сконцентрироваться на них. Именно эти вздохи пронесли меня сквозь последние секунды моего горения.
Я продолжала набирать силы, мои мысли становились яснее. Слух становился все острее. Я прислушивалась к новым звукам.
Я могла слышать легкие шаги и легкий ветерок со стороны двери. Шаги приближались, я смогла почувствовать как рука сомкнулась на моем запястье, но не могла почувствовать холода прикосновения. Пламя внутри меня унесло все воспоминания о холоде.
- Никаких изменений?
- Никаких...
Я почувтвовала как пальцы сомкнулись сильнее и как кожу коснулось легкое дыхание.
- В организме не осталось и следа морфия.
- Я знаю.
- Белла, милая, ты слышишь меня?
Я знала, несмотря на все сомнения, что если я попытаюсь сказать что-либо, открыть глаза или сжать пальцы, то тут жепотеряю контроль над собой.
- Белла? Белла, любимая!? Ты можешь открыть глаза? Ты можешь сжать мою руку?
Он сжал мои пальцы. Было сложно не ответить ему, но я все ещё была парализована. Я знала, что боль в его голосе - ничто, по сравнению с тем, что он испытывает. Он был страшен напуган моими страданиями.
- Может... Карлайл, может было слишком поздно?
Он еле слышно прошептал это, и его голос надломился  на слове «поздно».
Я колебалась, я уже не была так уверена в своем решении.
- Прислушайся к ее сердцу, Эдвард. Оно сильнее, чем когда-то было сердце Эмметта. Ни один из звуков, что я когда-либо слышал, не был преисполнен такой жизненной силой. Она будет прекрасна.
Теперь я была полна решимости придерживаться своего решения. Карлайл убедит Эдварда, что все будет хорошо.
- А ее... Ее позвоночник?
- Ее травмы были легче, чем повреждения Эсме в свое время. Яд вылечит ее также, как и Эсме.
- Но она не меняется. Может я сделал что-то не так.
- Или что-то так, Эдвард. Сын, ты сделал все, что мог сделать я, и даже большее. Перестань заниматься самобичиванием. С Беллой все будет хорошо.
Срывающийся шепот:.
- Она должна биться в агониях…
- Я не думаю, что это должно быть так, мы же не знаем точно. В ее организме было очень большое количество  морфия. И мы не знаем, как она должна отреагировать на это.
Он слабо сжал мой локоть. Я слышала, что он шеплал мне:
- Белла, прости меня. Белла, я люблю тебя.
Мне так хотелось ответить ему. Но я не хотела причинять ему еще большую боль, ведь я не была уверена, что продержусь до конца.
После того, как пламя стало стихать, внутри у меня образовалось много пространства для мыслей. Появилось место для мыслей о том, что со мной происходило, что происходит сейчас.
Место для тревоги.
Где мой ребенок? Почему её здесь нет? Почему они не говорят о ней?
- Нет, я останусь здесь. – Эдвард видимо ответил на мысленный вопрос кого-то из присутствующих. – Они уладят этот вопрос.
- Интересная ситуация, – ответил Карлайл. – Я думаю, что вообразил бы себе все возможное и невозможное.
- Я разберусь с этим. Мы разберемся с этим, – что-то мягко сдавило мою ладонь.
- Я уверен, во всех нас. Мы сможем удержаться от бойни и кровопролития.
Эдвард вздохнул.
- Я не знаю чью сторону принять. Я бы предпочел быть за обе. Что же, разберемся потом.
- Интересно, что думает Белла по этому поводу – чью сторону примет она, - размышлял Карлайл.
Один тихий смешок.
- Я уверен, она удивит меня своим решением. Она всегда так делает.
Я услышала удаляющиеся шаги Карлайла, и думала о том, как понять их загадочный разговор. Они что, говорили о чем-то так загадочно только чтобы раздразнить меня?
Я вернулась к подсчету вздохов Эдварда, чтобы отсчитывать время.
Десять тысяч девятьсот сорок три вздоха и выдоха прошло, пока не послышались шаги, более отчетливые и ритмичные, чем шаги Карлайла.
Странно, что я могла слышать различия между шагами разных людей, раньше такого не было.
- Сколько еще? – спросил Эдвард.
- Еще немного,- ответила ему Элис. – Ты видишь, что ее состояние улучшается? Я  могу видеть ее яснее, – подчеркнула она.
-  Тебе все еще плохо?
- Спасибо, что напомнил,- проворчала она. – Ты бы тоже ощущал себя подавленым, если бы понял, что скован своими же способностями! Я вижу вампиров отлично, потому что я одна из них. Я вижу людей хорошо, потому что я была одной из них. Но я не могу видеть их, эту помесь, потому что они ничто. Так что, наверное, я переживаю. Бах!
- Сконцентрируйся, Элис.
- Все хорошо, сейчас я вижу Беллу намного лучше, чем до этого.
Затянувшаяся тишина, но потом я услышала радостный возглас Эдварда.
- С ней действительно все будет хорошо, - выдохнул он.
- Конечно, так и будет.
- Ты не была столь оптимистична последние два дня.
- Я не могла толком увидеть ее  два дня назад. Но сейчас все нормально.
- Ты можешь сделать это для меня?
- Такой нетерпливый! Дай мне секунду...
Теперь я слышала только тихое дыхание.
- Спасибо, Элис, – его голос звучал более радостно.
Как же долго? Они что, не могли сказть об этом вслух ради меня?! Я что, опять прошу слишком многого? Сколько еще я буду «догорать»? Несколько секунд? Может, десять тысяч? Двадцать? Или еще дольше?!
- Она будет великолепна.   
Эдвард недовольно проворчал.
- Она и так прекрасна.
Элис фыркнула.
- Ты же понимаешь о чем я. Только взгляни на нее!
Эдвард ничего не ответил. Но все же, Элис дала мне надежду на то, что я выгляжу не такой помятой, как мне казалось. Мне чудилось, что я была грудой костей, не более того. Что каждая частица моего тела сгорела дотла.
Я услышала, как Элис выпорхнула из комнаты своей летящей походкой. Я слышала ветер, трепещущий листья, за окном. Слышала, как Элис взяла в руки какой-то кусок ткани. Я могла слышать все.
Кто-то внизу смотрел бейсбол по телевизору. «Маринерс» опережали на два очка.
- Моя очередь, – сказала Розали, в ее голосе слышались нотки недовольства.
- Эй, погоди, – предупредил Эмметт.
Кто-то зашипел.
Я напрягла слух, но не слышала ничего, кроме игры. Бейсбол не был настолько мне интересен чтобы отвлечь от боли, так что я опять стала прислушиваться к дыханию Эдварда, отсчитывая секунды.
Спустя двадцать одну тысячу девятьсот семнадцать и еще пару секунд, боль переменилась.
Положительная сторона этой перемены была в том, что боль стала постепенно все больше и больше уходить из кончиков моих пальцев. Она отступала. Но это был ещё не конец, было кое-что еще.
Кое-что плохое... Пламя обжигающее мое горло стало не таким, как раньше. Я уже не горела, я была выжжена. Сухая как кость. Измученная жаждой… сгорая от огня и от голода…
И ещё плохие новости: огонь в моем сердце разгорался с новой силой.
Разве такое возможно?
Биение сердца было и так слишком быстрым, а теперь, огонь в моем сердце довел его темп до неистовой быстроты.
- Карлайл, – позвал Эдвард. Его голос был тихим, но отчетливым. Я знала, Карлайл услышит его, если находится в доме или где-то поблизости.
Карлайл вошел в комнату. Элис следовала за ним. Звук шагов каждого из них был столь отчетлив, что я могла сказать, что Элис шла справа от Карлайла, и опаздывала от него на полшага.
- Слушайте, – сказал им Эдвард.
Самым громким звуком в комнате был бешеный ритм моего сердца.
- О! - сказал Карлайл. – Почти завершилось.
Моя реакция на эти слова была оттенена горением моего сердца. Хотя боль уже полностью ушла из лодыжек и запястий.
- Скоро, – согласилась Элис. – Мне следует сказать Розали, что...
- Да, уведите ребенка!
ЧТО? Нет!!! Нет! Что значит «уведите ребенка»? О чем он вообще думает?!
Моя рука вздрогнула. Все находящиеся в комнате задержали дыхание. Его рука сомкнулась на моей.
- Белла? Белла, любимая?
Могла ли я ответить, не накричав на него?! Я подумала над этим секунду, и  вдруг, пламя внутри меня разгорелось еще больше. Пожалуй, не стоит испытывать судьбу.
- Пойду, скажу им, – проговорила Элис настойчивым тоном. Я уловила дуновение ветра, в тот момент, когда она покину комнату.
И тогда – ох!
Мое сердце забилось с яростной силой, казалось, что оно вот-вот выпрыгнет из груди. Это было похоже на звук вращающихся лопастей вертолета. Огонь был таким, что полностью оглушил меня. Моя спина изогнулась, боль с огнем резко устремились ввысь.
Это была битва внутри меня – мое отчаянное сердце сражалось с мощью огня. И оба проигрывали. Адское пламя сжигала все, что можно, а сердце отбивало свои последние удары.
Весь огонь сконцентрировался на моем сердце. Оно резко дернулось. Ответом на это послужил глухой удар. Оно дважды запнулось и совершило удар в последний раз.
Ни звука. Ни вздоха. И не только моего.
На какой-то момент отсутствие боли стало единственным, что я смогла осознать.
И тогда я открыла глаза, и в удивлении посмотрела вверх.